Персонажи: Нил (и еще несколько его имен), Моззи, Алекс, Питер, Элизабет.
Рейтинг: G
Жанр: джен, ангст, hurt/comfort, драма.
Предупреждение: спойлеры по второму-третьему сезону, смерть персонажа.
Саммари: Однажды Нил слишком хорошо справится с заданием. Однажды это задание станет слишком опасным. Однажды он исчезнет......
Комментарий автора: выкладываю этот фанф в качестве извинения за задержку другого. Он написан целиком, поэтому здесь проблем с фантазией не будет. Но, конечно, для сохранения интриги выкладывать буду постепенно...
Предисловие.Он не пришел. Не пришел на работу. Питер отчаянно пытался найти этому оправдание, но вынужден был поехать за ним. Джун уехала на уик-энд в Сан-Франциско, поэтому звонить ей не имело смысла.
Подъехав к дому, Питер почувствовал что-то неладное. Дверь была заперта. На стук никто не вышел. Федерал воспользовался ключом, который ему дала хозяйка собственной персоной. Он поднялся по лестнице, ничего не слыша наверху. Полная тишина. Питер открыл дверь и увидел, что постель была уже застелена (именно застелена, а не нетронута), на столе бутылка вина стояла рядом с наполненным бокалом, у подножия которого лежала визитка Бюро, на обороте которой почерком самого Питера было выведено одно только слово: «Прощай». А на подушке, спокойно мигая зеленым огоньком, лежал браслет.
Каково быть покинутым (часть первая).Прошел уже месяц. Целый месяц. А о нем ничего не было слышно. Первую неделю Питер был уверен, что Нила похитили, обставив все как побег. Не находя подтверждений своей теории, он все больше склонялся к общепринятому заключению: исправившийся мошенник сбежал. Очень не хотелось в это верить, особенно учитывая, что на этот раз повода просто не было. Никто не гнался за ним по пятам, никто не угрожал его возлюбленной, никто не угрожал ему…. Почему? Возвращаясь к этому вопросу, он вновь и вновь был готов верить в похищение. Вновь и вновь. Но даже Элизабет уже перестала верить. Все, чем она могла его утешить, были слова: «У него была очень веская причина так сделать. Была, Питер, ты же знаешь»,- но верилось с трудом.
- Пожалуй, даже хорошо, что он сбежал, а не его похитили,- говорил он своему отражению иногда,- ведь уже месяц прошел, заложников обычно убивают….
Но и это было слабым утешением. Нилу оставалось всего два месяца до освобождения! Зачем он сбежал? Питер столько открыл для него. Столько новых горизонтов, столько новых интересов. И федерал верил, что Кэффри действительно это нравилось. Действительно нравилось. Питер видел счастливый блеск в его глазах, когда попадалось новое интересное дело, когда на праздники все его друзья приходили к нему в гости. Или приглашали его к себе. Он любил получать и делать подарки, любил видеть радость дорогих ему людей, а Бёрк знал, что они все были ему очень дороги. Так почему? Питер вывернул перед ним душу, раскрыл свои тайные мотивы, желания, мечты, рассказал обо всем, что знала только Эл или только его мать. А некоторые вещи не знали даже они. Они стольким рисковали друг ради друга, стольким жертвовали. Питер научился безоговорочно доверять мошеннику, а тот начал делиться с ним самыми сокровенными тайнами и планами. Почему же это случилось?
Только один человек мог ответить на этот вопрос. Но этот человек был неизвестно где. Его искал Интерпол, его искало ФБР, не говоря уже о полиции всех Соединенных Штатов, а не всплыло даже легкого намека на пребывание Нила Кэффри. Как сквозь землю провалился.
А может, и правда? Может, его убили? И теперь уже нет смысла искать его среди живых? Такие мысли тоже изредка посещали федерала. По ночам, когда дела смешивались в общую кучу и в голове царил бардак, единственные мысли, никогда не смешивавшиеся с остальными, заполняли его рассудок. И Питер в панике гнал их от себя. Он жив… Должен быть жив.
Ведь, если не Нил, то кто же смог снять с его ноги браслет, не потревожив сигнализацию? Первым делом, Питер проверил собственные ключи. Но они на месте. Значит, Кэффри не обворовывал его. И браслет помог снять кто-то другой?
Ответом на этот вопрос были заняты вторая и третья недели. Проверялся каждый, кто имел доступ, путь даже случайный, к данным передатчика. Ничего. Вскоре, Питер смирился и заставил себя поверить в побег. Четвертая неделя протекла спокойнее: не было никаких новых, пусть даже самых малюсеньких зацепок, которые можно было бы проверить, старший агент Бёрк перестал издеваться над другими агентами, мучая их постоянной мелкой и почти бесполезной работой. Смирившись, Питер закрылся от других.
Он продолжал быть блестящим агентом, он продолжал раскрывать и другие дела, никак не связанные с Нилом Кэффри. Он опять начал спать, обедать, иногда шутить. Но он перестал доверять. Единственными, кто сохранил его доверие, были Клинтон Джонс, Диана Бэрриган и Элизабет Бёрк. Всё. Просто они немало вместе преодолели, им нельзя было не доверять. Но больше никто не мог увидеть в суровом Питере Бёрке того человека, которым он был с Нилом Кэффри.
Элизабет замечала изменения в муже, но не подавала виду. Его ведь предал лучший друг. С ней ведь Питер был таким же. Таким же, как и до того момента, когда Нил Кэффри стал большим, чем очередное дело. Когда-то ведь Эл полюбила такого человека. Будет любить и теперь. Хоть и станет чуточку сложней. В конце-концов, и она изменилась. Она ведь тоже верила Нилу. Тоже считала его другом. Единственное, что удерживало её на краю доброжелательного и доверительного отношения к людям, была вера, которой лишился её муж. Она верила, что все не так, как кажется. Верила, что все наладится.
Но она не знала, что ничто не возвращается на круги своя так, как того хочется….
Каково быть покинутым (часть вторая).Но исчезнув, Нил бросил не только Питера и законопослушных друзей. Он бросил Моззи и Алекс. Да-да, и Алекс, которая вернулась из роскошной Флоренции по просьбе Кэффри за день до его побега. Она долго отнекивалась, приводила кучу по-настоящему убедительных доводов, но все равно приехала. Потому что таких друзей, с которыми прошел и огонь, и воду, и даже медные трубы, не бросают. Алекс приехала, чтобы помочь в федеральном расследовании другу-бывшему-мошеннику. Она и федеральное расследование – кто бы мог поверить? Предать или пусть даже просто отодвинуть принципы, наплевать на поскуливающую гордость ради друга, а может даже двух (Питера, наверное, тоже пора причислить к друзьям, так что трех), надеясь в качестве выгоды получить лишь удовольствие от словесных перепалок и красивой игры. Она это смогла. А он уехал. Убежал. Или что там еще? Она тоже не знала, куда он смылся. Не знала, по делу или просто так, но чувствовала, что не по собственной воле. Но сердце разуму ничего не доказало, и она, решив перестать заводить друзей – преступников, упорхнула из Нью-Йорка.
Моззи знал, куда она поедет. Хоть она и не говорила. А вот куда исчез Нил, не знал. Не знал, почему он исчез. Даже точно не знал, когда. Нил не говорил ему о чем-то, что могло бы послужить причиной. Просто сбежал? Но он никогда так раньше не делал. Да, убегал, но оставлял подсказки, записки, доступные лишь им двоим. Может, и сейчас оставил? Такие мысли не давали коротышке покоя. Днями и ночами он искал улики, зацепки, намеки, но ничего не находил. Либо Нил решил сбежать от всего, либо Мозз просто постарел. Второе вряд ли, но вот первое…
Неужели и правда, его лучший друг, великолепный мошенник и перспективный законопослушный гражданин, решил порвать со всеми связями раз и навсегда? Просто так, ни с того, ни с сего? За два месяца до официального освобождения? Нил, конечно, необычный парень. В его голове всегда проигрывается сотня партий, сотня вариантов и ходов, он всегда на шаг впереди. Но если так и в этот раз, то, пожалуй, Мозз на двести шагов позади. Проигрыш. Так? Наверное, пора бы это признать.
Первые три недели Моззи пытался найти его, связаться с ним, найти его, помочь с чем-то, но потом понял, что это бесполезно. Он знал, пожалуй, лучше любого федерала, что если Нил действительно решил сбежать, то его не найти. Если Кэффри хотел по-настоящему со всем порвать, от всего скрыться, то он этого добивался как никто другой. Махнув рукой на поиски, он разуверился в дружбе как таковой, но не в дружбе Нила. Он знал, что однажды тот даст о себе знать.
Оставался лишь вопрос «Когда?»….
Не задавай вопрос, если боишься услышать ответ...Прошло уже три года. Три года, с тех пор, как знаменитый Нил Кэффри сбежал из под надзора Питера. У агента Берка уже появился очаровательный сын. Любящие родители все свое время отдавали ему, почти забыв о потерянном друге. Почти. Ведь каждый из них не упускал возможности рассказать мальчику о невероятных приключениях одного мошенника. Пусть ребенок был еще мал, и много не замечал или не понимал, но он был сыном своих родителей, а потому очень скоро стал задавать вопросы из области: "А вы были лучшими друзьями? Он был хорошим другом? Вы много делали вместе с тех пор?" Сначала Питер уверял его, что все это лишь сказки. Но вскоре обманывать мальчика стало невыносимо: он был таким же упрямым, как и его родители. Поэтому истории о неуловимом преступники вскоре стали вполне определенными историями о Ниле Кэффри. Мальчику нравилось все, что он слышал. Очень скоро этот мистер Кэффри стал его кумиром наравне с отцом. А Питер с тайной Радостью вновь и вновь переживал светлые минуты сотрудничества. Иногда сын напоминал ему Нила. Например, когда он достал маленький картонный значок космического полицейского и стал дразнить им отца. Так же и Нил когда-то гордился своей шерифской звездочкой из хлопьев. С той лишь разницей, что ему на тот момент было около тридцати, а мальчику сейчас только три. Кэффри всегда был ребенком. Всегда. Может, он и убежал, повинуясь порыву? Нет, Питер не позволял себе в это поверить. Ведь невозможно в минутном порыве так органично скрываться от всех правоохранительных органов Соединенных Штатов Америки! Но злость в федерале уже остыла. Остались лишь скромное, тихое сожаление и кипа светлых воспоминаний. Он уже его простил. Порой, не очень-то и редко, возникал навязчивый вопрос: "Где же ты сейчас, Нил?"
***
Моззи отхлебнул кофе и подцепил кусочек сыра. Замечательный вид открывался ему с вершины Эйфелевой башни. Прекрасная природа, величественные здания, простор для нового преступления. Как много ему обещает этот город! Он здесь уже несколько дней. В этом ресторанчике с утра до вечера. Он ждет. Ждет чего-то. Но и сам толком не знает, чего. Просто когда-то давно, около пяти лет назад, один его хороший... нет, лучший друг, сказал: "Если мне понадобится помощь, жди весточки на Башне". Тогда они оба понимали, о какой башне идет речь. Эти слова были сказаны в шутку и оставались незначительной мелочью. Но только до тех пор, пока они не стали единственной мелочью.
Мошенник заметил, как робкий официант неуверенно топчется возле бара, смущенно поглядывая на него. Решив ему помочь, он попросил счет. Как он и ожидал, тот самый официант подошел, протянул ему счет, а потом неуверенно начал:
- Сэр, вы, случайно, не Эйван Блиминдс?
В голове Моззи пронеслось множество воспоминаний: встреча с Нилом - Кейт - шкатулка - самолет - взрыв - тайный код - стрельба - больница - псевдоним, выбранный для него Нилом: Эйван Блиминдс - человек-невидимка.
- Допустим,- кивнул он в ответ.
- Тут есть одна записка,- он протянул ему жесткий клочок бумаги, похожий на картон. Видимо, этот листочек сюда долго добирался,- для вас.
Моз взял её в руки, закрыл глаза и насладился ощущением. Это была тайна, предвкушение, ностальгия, восторг и небольшая примесь страха с щепоткой волнения. Не открывая глаз, он спросил:
- Как её доставили?
Официант поежился:
- С голубем.
Это точно от Нила.
- Спасибо,- шепнул он в ответ.
Официант ушел, а Моз решился все-таки прочесть.
Для Эйвана Блиминдса.
Mimi haja wewe.
Ind-ia, Biak, Biak, s. Dark Night, 34.
Stravton Shale.
Стравтон Шейл? Это новый псевдоним Нила? И на каком языке слова? Нужно бы подумать, ведь Нил спокойно говорит примерно на восьми языках, в том числе и суахили. Точно! Это суахили!
- Так - так,- бормотал Моззи себе под нос,- Ты мне нужен... Инд-ия? Остров Биак, кажется, не в Индии, а в Индонезии. Значит, это сокращение. Он ждет меня в Биаке? Спустя три года он объявился и думает, что тремя словами на клочке бумаги может заставить меня проехать полмира, чтобы до него добраться?- Моззи почти кричал, из-за чего к нему подошел какой-то человек в форме.
Совершенно проигнорировав молчаливую угрозу, он повернулся к нему и спросил:
- Вот вы бы поехали?- не дожидаясь ответа, он кинул пару банкнот на стол и побежал вон из ресторана. Встав к дальней стене лифта, он сам себе сказал,- Правильно думает.
***
Наконец, Моззи добрался до нужного дома. Не таким он ожидал увидеть убежище первоклассного вора и мошенника, обожающего роскошь. Это был грязный район. Пожалуй, даже самый грязный район в городе. Полурассыпавшиеся дома, заваленные мусором чуть ли не до окон первого этажа, ужасные запахи, от которых Моззи становилось дурно, насекомые и вредители, попадавшиеся практически на каждом сантиметре улицы. "И здесь живет Нил?"- спрашивал он себя. Просто невозможно было поверить, что этот изящный и перспективный молодой человек даже посещал такие места, не то чтобы жил! На 34 доме затухая, по-видимому, уже давно, мигала вывеска "Гостиница". "Ни за какие коврижки бы сюда не сунулся!"- думал Моззи, брезгливо морщась при нажатии на ручку входной двери.
Считается, что родным для человека является язык, на котором он думает. Вот и Моззи, обращаясь к администратору на индонезийском, всегда для себя переводил слова и выражения на американский.
- Selamat siang, Anda adalah seorang administrator?- "Добрый день, вы администратор?"
- Halo, senang untuk menyambut Anda ke kota kami. Anda tidak salah, bagaimana saya bisa membantu? - "Здравствуйте, рады принимать вас в нашем городе. Вы не ошиблись, чем могу помочь?"
"Так странно,- думал Моз,- затхлый мотель, а обращение не хуже, чем в дорогом Нью-Йоркском отеле. Так, а теперь самое важное"
- Aku datang ke Pak Stravtonu Sheila. Bolehkah saya meminta juru masak di ruangan dia tinggal? - "Я приехал к мистеру Стравтону Шейлу. – «Могу я узнать, в коком номере он живет?"
Девушка изменилась в лице. Она немного побледнела, слегка покачнулась, а потом молча уставилась на посетителя.
- Meme?- "Мэм?"
Девушка с трудом сглотнула, опустила взгляд под изъеденную термитами стойку и вновь посмотрела на Моззи:
- Apakah Anda Mr Bliminds Eywa?- "Вы мистер Эйван Блиминдс?"
Коротышка почувствовал что-то неладное, но кивнул. Девушка нагнулась и достала небольшую коробку с привязанным сверху конвертом. "Слава Богу, он не живет здесь, а просто оставил мне посылку!"- Моз вздохнул с облегчением.
- Dia meminta saya untuk menceritakannya?- "Он просил это мне передать?"
- Hampir...- "Почти..."
- Apa itu?- "То есть?"
- Dia meninggalkan catatan di kamarnya,- "Он оставил записку в своем номере"
- Так он жил здесь?- не сдержался Моз.- Maafkan aku. Mengapa catatan? Dia pergi lebih awal?- "Простите. А почему записку? Он уехал рано?"
Девушка посмотрела на него странным взглядом, а потом ответила:
- Tidak Kami baru tahu dia meninggal, hanya dua hari setelah kematiannya.
Моззи замер. Ему не нужен был перевод, чтобы узнать слово "kematian"-"смерть".
Просто мы узнали, что он умер, лишь через два дня после его смерти.
Послание.Моззи тяжело опустился на кровать в номере Стравтона. Обвел взглядом маленькую, как кладовая, комнатку. Что привело сюда такого, как он? Питер однажды сказал: «Он исчезает, преображаясь». Но ведь не настолько же надо преобразиться! Все, что смог узнать Моз от администратора, это причину смерти. Инфекция. Попала через ножевую рану возле лопатки. Как вообще могло случиться, что Шейла попытались зарезать? Этих ответов у коротышки не было. Он видел, как по всей комнате разбросаны бумаги, карандаши, холсты. Он видел несколько законченных картин. Шикарных картин. Нил всегда был талантливым художником. Краски местами были разлиты, кое-где размазаны. Здесь еще не убирались, потому что Моз опоздал лишь на три дня, а по обычаям местных, тело хоронят не раньше, чем через три дня после смерти.
Он умер три дня назад. Страдая от болезни. В одиночестве. Тот, кто, казалось, не мог и дня прожить без общества, без зрителей. Такой жизнерадостный и общительный, он всегда любил компанию. Не большую и шумную, но тесную и дружескую. Только близкие, дорогие сердцу люди. Но все же люди. Рядом. А здесь…. На кровати смятая в побеге от агонии постель. На ней видны капельки пота и кровавый след. Подушка валяется где-то на полу. Моз даже мог себе представить, как измученный, страдающий Стравтон тянется к ней, но не может достать. В одиночестве. Моззи всхлипнул, отгоняя слезы. Не здесь. Не в этой душной и темной комнате. Странно, как светолюбивый, солнечный парень мог жить в этой полутемной каморке? Нил всегда говорил, что освещение чуть ли не самый главный фактор если не в жизни, то в живописи уж точно. А его картины такие яркие и переливчатые. Он все же был гениальным художником. Мозз опять всхлипнул. Был. Был. Был.
Он заметил на столе, под ворохом эскизов, знакомые очертания. Шляпа. Любимый атрибут Нила Кэффри. Она была единственной вещью в комнате, светившаяся чистотой. Видимо, будучи здоровым, он ухаживал за ней. Берег её. И память в ней. Стряхивая не пыль с её полей, а время. Поправляя не тонкий ворс, а воспоминания. Значит, ему были дороги они. Были важны. Моззи решил взять её с собой. Туда, куда не хотел идти. Но туда, куда звало сердце: на кладбище.
***
Поворачивая в руках письмо, он все еще не решался его раскрыть. Моззи присел перед серым могильным камнем и положил руку на эту таинственную коробку.
«Стравтон Шейл.
…. – 2012».
Это все, что написано на камне. Все.
Вот теперь Мозз уже не мог сдерживать рыдания. Слезы жгли и горло, и глаза. И он дал им выход.
- Зачем ты это сделал?- шептал он камню.- Зачем? Как ты мог вот так умереть? Нил!- он всхлипнул.- Почему? Почему? Ты же самый живой из всех, кого я знаю! Слышишь: САМЫЙ живой! Нил! Зачем ты меня бросил? Не тогда, сейчас? Я же думал, что мы снова сможем вершить великие дела вместе, а ты…- опять всхлип и голос срывается,- что ты вообще там делал? Ты же должен был покорять Голливуд, Париж, Милан, Мадрид…. Ты не должен был быть здесь! Как, Нил, ты здесь оказался? Почему? – его взгляд упал на конверт.- Все ответы здесь, да? Я найду их? Найду. Я знаю. Это же ты. Конечно же, ты все объяснил. Но легче не станет! Как ты мог умереть раньше меня?- он сорвался на крик.- Мы же строили такие планы, помнишь?! Ты должен был стать Великим! Заменить и меня, и Адлера, и других известнейших мошенников! А ты умер? Умер?
Он сжался в комок от боли, разрывающей сердце. Больше он не мог говорить. Слезы выливались наружу, уже не спрашивая воли хозяина. А тот уже не сопротивлялся. Просто не было сил.
Вот так и сидел он ближайшие три часа.
Когда слезы немного утихли и боль разжала тиски, Моззи уставился на конверт. Самое место прочитать, что в нем. Эйван неуверенными, дрожащими пальцами вскрыл его. Аккуратно развернув листок, он с трудом смог сфокусировать зрение на не желавших складываться в слова буквах…
«Здравствуй, Моз. Даже не знаю, с чего начать. Мы не виделись три года. Наверное, ты многое сделал за это время, да? Извини, я не мог следить за тобой: ты же как тень. Но я скучал. Скучал, Моз. Мне не хватало тебя и Питера, как света в этой маленькой комнатке. Наверное, тебе интересно, почему я сбежал? Извини, но это не то, что…. Хотя нет, пожалуй, я расскажу.
Итак, это случилось три года назад.
Помнишь, мы с Питером тогда расследовали дело о крупной партии поддельных купюр? Так вот, оттуда все и началось. Агент ФБР Филипп Лейган был замешан во всем этом. Да-да, не удивляйся. Помню, как я об этом узнал: как обычно, против воли Питер я пошел в бар, где предположительно располагалась подпольная типография. Прокрадываюсь туда, нахожу все необходимые доказательства и прямо у выхода нос к носу сталкиваюсь с Лейганом. Представляешь? Ни разу в жизни не попадал в такие ситуации! И ладо бы только столкнулся, так тот еще и обсуждал план по продаже новой партии с главой всей этой лавочки. Точнее, мы с Питером тогда думали, что главой. Обычно я могу выкрутиться, но Филипп знал меня в лицо, поэтому…. В общем, меня не убили исключительно потому, что Лейган заступился: мол, скрывать фальшивомонетчество я могу, но убийство… Меня отпустили под его опеку. Смешно, да? Быть под опекой, уже имея куратора? Но мне тогда было не смешно: Филипп пригрозил, что убьет меня, Питера, Джун и … Сару, если я проболтаюсь. Причем не просто убьет, а разрушит все, ради чего они жили: их семьи, карьеру, репутацию. Да, можно было пойти и рассказать всем, что я видел и что меня шантажируют, но я боялся, что ФБР не успеют арестовать его до того, как он выполнит хотя бы часть угрозы. Я боялся рисковать. Конечно, доверять Лейгану было довольно опасно, ведь от свидетелей обычно избавляются по-другому. Но он же федерал, не убийца (по крайней мере, предпочитает им не быть) – поэтому и не пришил меня в подворотне. Однако доверие было взаимным: он не мог быть уверен, что мошенник не предаст его, поэтому на следующий день ПРИКАЗАЛ мне убираться из страны и никогда не возвращаться. Сомнительный приказ, не правда ли? Но я не хотел ставить под угрозу жизнь близких друзей, поэтому был вынужден сделать так, как надо. И вот, я уже аккуратно снимаю браслет ключом, который мне дал Филипп, и исчезаю из Нью-Йорка.
Куда я поехал? Уже плохо помню. Слезы застилали глаза. Да, Моз, я плакал. Потому что… Неужели ты и сам не знаешь, почему? Знаешь. Не буду тратить на это время и силы. По-моему, после Нью-Йорка я оказался в Санта-Фе. Потом в Буэнос-Айресе. Потом в Египте. Потом в Джакарте, а потом приехал сюда. В Биак. Мне здесь не нравилось, но тут меня уж точно никто бы не нашел. Сначала я жил в дорогом отеле. Устал, хотелось не покоя, но роскоши. Хотелось почувствовать себя хоть немного тем Нилом, которым я когда-то был. Потом пришла пора выбирать: постоянная тревога или более-менее обычная жизнь. Понятно, в чью пользу я сделал выбор. Стал зарабатывать картинами (своими картинами, Моз!) и … скажем так, мелкой практикой ФБР. Я стал вроде страхового агента для тех, кого настоящие страховщики бросили, и для тех, кто просто не мог позволить себе такового. Я возвращал дешевые колечки, картины неизвестных художников, мелкие предметы, имевшие небольшую ценность. За свои услуги брал немного. Иногда даже ничего. Недавно, неделю назад, подвернулось хорошее дело. Была украдена одна из первых работ Ван Гога. Не знаю, почему страховые агенты не взялись за это расследование, но возможно, оно было слишком тяжелым для них. Это дело далось мне с трудом, но благодаря ему я смог почувствовать себя живым. Ван Гога я вернул вчера. За это на мой счет были переведены два миллиона. Такова страховая стоимость картины. Думаю, ты легко сможешь его опустошить. Если будет проще, я завещаю тебе его опустошить. Куда деть деньги, расскажу позже. Так вот. Сегодня на меня напали. Пырнули ножом где-то в область лопатки: нападение со спины. Низко, да? Но так и есть. Я ходил в больницу, точнее ползал туда. Но все, чего смог добиться ,- повязка на полспины. Лечить меня чем-то другим они отказались. Думаю, я не доживу до твоего приезда, поэтому пишу это письмо. Да, ты думаешь, что проще уж самому ехать в Париж, где, я уверен, ты и ждал от меня весточки, и найти хорошего врача, но ты ошибаешься. У меня нет сил. Я знаю, что перелет убьет меня раньше, чем ранение. Прости, что не могу увидеться с тобой в последний раз. Карточку с просьбой приехать прямо сейчас вяжу к лапке голубя. Кто знает, когда эти французы разглядят в тебе Эйвана Блиминдса? Надеюсь, ты успеешь хотя бы к девятидневным поминкам. Выпей за меня, Моз!
Кстати, ты не против этого псевдонима? Я подумал, что это будет символично: этим именем я назвал тебя, когда ты был на грани жизни и смерти. А теперь оно вновь появляется при печальных обстоятельствах. В любом случае, теперь уже поздно обижаться на меня за это имя.
Теперь о коробке. Вообще-то, она не для тебя. Она для Питера. Там… Не буду говорить что, упомяну лишь множество не отосланных ему писем и их черновиков. Отвези эту коробку ему, ладно? Попроси его все тебе показать, тебе ведь тоже будет интересно. Можешь даже показать эту часть письма.
Ещё…. Шляпу, мою любимую шляпу, пожалуйста, храни! Где хочешь, но только не теряй! Она важна для меня даже в эти последние минуты, надеюсь, будет важна и для тебя. Если нет, оставь на кладбище. Только не теряй!
Жаль, что не могу спросить, как ты. Точнее, не могу узнать ответа. Но… Боже мой, Моз! Я столько прошел вместе с тобой, столько всего пережил, а теперь не могу даже нормально попросить прощения за все! Придется надеяться, что ты простишь.
Кстати о прощении…. Алекс была зла на меня, да? Пожалуйста, найди её, и передай все, что узнал. Я не хочу, чтобы ОНА проклинала меня после смерти. Я сделал много ошибок в жизни, и побег, наверное, одна из них, но ничего уже не исправить.
Наверное, это все. Я не могу писать еще, глаза слипаются, должно быть, поднимается температура. Напоследок лишь прошу еще кое-кому сказать о моей смерти: пусть это узнает Шерлок Холмс*. Он всегда был для меня достойным другом, соперником, почти врагом. Таких, наверное, называют заклятыми друзьями. Он понимал меня, я понимал его, наше сотрудничество было приятным развлечением не только для нас. Попроси его, может, он или Питер расскажут тебе. Скажи ему, что я рад тому, что встретил его на своем пути. Поблагодари от моего имени. За что? Не знаю. Но он и сам узнает: у него же есть дедукция.
Теперь точно все. Спасибо, что приехал. Помни о том, что я не хотел тебя предавать или бросать: но ты на моем месте поступил бы также. Друзей не подставляют. И еще… Помни меня, Моз.
Твой друг, Нил Кэффри.»
*Дружбы между Нилом и Шерлоком взята из фика, размещенного в этом сообществе. Следующая небольшая глава будет посвящена им.
Дурные новости.Шерлок сидел в своем кресле и смотрел в пустоту. Рядом о чем-то верещала клиентка, которой Джон заботливо подливал чая. Детектив её не слушал. Он и так уже знал суть просьбы. Вдруг, в дверь внизу постучали.
- Интересно,- протянул Холмс, поворачиваясь в сторону звука и совершенно игнорируя недовольную мину клиентки, возмущенной тем, что её перебили.
Джон терпеливо спросил:
- Что именно?
Шерлок помолчал, прислушиваясь к шагам, а потом ответил:
- В наше время мало кто стучится, все предпочитают звонок. К нам, видимо, особый гость.
Низенький, кругленький человек вошел в дверь. Шерлок оглядел его с ног до головы, но кроме склонности к паранойе и недавних слез ничего больше не прочел.
- Чем могу помочь?- резко спросил он.
- Полагаю, вы – мистер Шерлок Холмс?- спросил он, возвращая детективу внимательный изучающий взгляд.
- Допустим, - коротко бросил тот.
- Мисс, вы ведь уже уходите,- с легким намеком на вопрос заявил гость, обращаясь к клиентке.
- Нет, я…
- Да, она уже уходит,- Шерлок не слишком вежливо указал на дверь.
- Но, мистер Холмс!- возмущенная женщина покрылась румянцем от гнева.
- До свидания.
Клиентка поднялась, поправила платье и быстрым шагом вышла из квартиры, громко хлопнув дверью.
Гость постоял немного, озираясь по сторонам, потом подошел к окну и, не оборачиваясь, представился:
- Можете называть меня Данте.
- Не настоящее имя,- заключил Шерлок.
- Конечно,- Моззи опять замолчал, собираясь с силами. Детектив уже хотел было его поторопить, но боялся, что спугнет. Этот человек возбуждал любопытство Холмса, с которым бороться было тяжело даже ему самому.
- Вам известен некто, по имени Стравтон Шейл?- решился, наконец, Мозз.
- Первый раз слышу.
- А Нил Кэффри?
Глаза Шерлока округлились, губы расплылись в довольной улыбке, детектив едва сдержался, чтобы не подскочить в кресле.
- Знаю. Он мой очень хороший зна…- мысли сверкнули в его голове, и он перебил сам себя,- друг.
- Когда вы видели его в последний раз?- Мозз очень не хотел говорить главные слова.
- Пять или шесть лет назад…- Шерлок щурился, вспоминая, но ждал хороших вестей, может быть даже, известия о новой игре.
- Давно…. Знаете, три года назад он сбежал из-под надзора ФБР за два месяца до официального освобождения.
С лица Шерлока начала медленно сползать улыбка.
- А пять дней назад…- Мозз сглотнул, а Джон решил поставить чайник на стол и сесть в кресло,- пять дней назад он умер.
Тишина заполнила все уголки комнаты. Если Джон еще умудрялся смаргивать слезы с ресниц, то Шерлок застыл со скрещенными пальцами и не шевелился вообще. Детектив стал еще бледнее, чем раньше, его дыхание замерло, глаза уставились в одну точку. Последнее, что он мог представить – смерть Нила Кэффри. Он помнил его в больнице после их последней игры, когда Шерлок позировал для картины. Даже там веселый, жизнерадостный, светящийся счастьем Нил был просто воплощением жизни. Как он умер?
- Как он умер?- ледяным, лишенным всяких эмоций голосом спросил детектив.
- На него напали со спины. Ударили ножом по лопатке, в рану попала инфекция. Смерть была долгой,- таким же безжизненным голосом ответил Моззи.
Джон вспоминал этого молодого, беззаботного парня, который проводил экскурсию по Лондону во время побега от Шерлока. Представить его в гробу невозможно. Человек, игравший на публику, умер в одиночестве?
- Мне пора,- бросил Моз, направляясь к двери.
- Подождите!- крикнул ему вослед Джон.- Почему вы пришли к нам?
- Я не видел его перед смертью, но он написал мне письмо, в котором просил рассказать Шерлоку Холмсу о его кончине. Я лишь выполнил просьбу друга. Это все?
Джон перевел взгляд на Шерлока. Тот все еще не шевелился. Наверное, у него еще не все. Но будет уже поздно. Ватсон кивнул.
- Прощайте, господа,- резко заключил Моззи, выходя из квартиры.
Джон еще долго смотрел на закрытую дверь.
Шерлок еще долго так сидел.
Просто он потерял еще одного друга. Еще одного. А их было не так уж и много. И самый жизнерадостный из них уже не вернется. Никогда. Теперь и Шерлок больше не будет таким, как раньше. Самая светлая часть него, появившаяся пять лет назад, умерла. Умерла, оставив вместо себя лишь холод болезненного сожаления и темную, беспросветную грусть.
Я простила....Моззи сел в самолет. Рейс Лондон – Нью-Йорк.
Для него мир тоже изменился. Но он смирился. Мудрость философов говорила в нем. Он уже не плакал, пряча боль и сожаление глубоко внутри. Откинувшись на спинку, он больше не думал о Ниле. Не позволял себе. Он вспомнил Алекс. Её он навестил до Шерлока Холмса. Но он не понял, как она к этому отнеслась.
- Моззи? Что ты тут делаешь?- удивленно уставилась девушка на незваного гостя через порог своей виллы.
- И тебе здравствуй,- равнодушно и отстраненно заметил коротышка.
- Вопрос в силе,- она уперла руки в бока и не собиралась приглашать его войти.
- Внутрь ты меня не пустишь?
- Не-а,- мотнула головой девушка, поджав губы. Она была верна своей клятве: больше ни одного мошенника не подпускала слишком близко.
Моззи вздохнул. Но он не слишком переживал. Посмотрев на неё нечитаемым взглядом, он сказал:
- Сядь.
- Не дождешься.
- Как хочешь. Алекс,…. Нил умер.
Девушка замерла. Она не стала спрашивать: шутка это или нет. Так бы Моззи не пошутил.
- Он умер в грязной гостинице в Биаке от ножевого ранения в спину. И… Алекс, он не предавал тебя. Его шантажировал федерал, угрожая убить Галстука, его жену, Сару Эллис и Джун. Поэтому он ушел тогда. Он не бросил нас. Он спасал друзей.
- Когда?- почти не изменившимся голосом спросила воровка.
- Пять дней назад.
- Один?
- В полном одиночестве.
Мозз еще немного помолчал. И решился добавить:
- Он попросил прощения, за то, что сбежал. Если ты не готова простить, то хотя бы притворись. Это его просьба.
Алекс постояла еще пару минут, вглядываясь в лицо гостя. А потом вдруг совершенно спокойно сказала:
- Прощай, Моззи.
И захлопнула дверь. Коротышка немного удивился, и ушел, так и не узнав реакцию бывшей подельницы.
Он не знал, что Алекс Хантер, беспринципная мошенница, воровка и скупщица краденого, прижавшись спиной к холодному дереву двери разрыдалась, сползла на пол, размазала по лицу дорогущую тушь. Она не могла показать свои чувства Моззи, потому что теперь она была предательницей. Слезы ручьями текли из её глаз, она не могла успокоиться. То беззвучные приступы удушья мешали ей вздохнуть, то громкие крики боли и отчаяния разрывали легкие. Она не плакала, а рыдала, сминая дорогой ковер под собой, царапая лакированную дверь, заливая паркет слезами. Она предала его. А он попросил прощения. Почему Нил, ты не сказал этого раньше?! А она бы поверила? Нилу? Нет. Никогда. Но мертвый не станет лгать.
- Я простила тебя, Нил, простила!- кричала в бессильном отчаянии Алекс. Кричала. Кричала. Кричала.
Четыре часа непрерывных слез и криков.
- Простила, Нил, простила,- слабо заикаясь, произносила она, опустив голову на тумбочку рядом с дверью. Произносила. Следующие три часа.
- Простила, простила….- шептала она, прижимаясь к холодному паркету, радом со смятым в хлам ковром. Шептала, все еще заливаясь слезами, медленно катящимися по лицу. Шептала. Шептала. Шептала. Еще два часа.
Наутро её домработница нашла её в полубессознательном состоянии у входной двери. Она все еще изредка шептала: «простила». Женщина с трудом приподняла её и довела до кровати. Там она тоже, сжавшись в комок, тихонько плакала, выливая оставшиеся слезы. Мир стал другим. Но она ошиблась, отвергнув его. Если она простила Нила, надо простить и мир. Она вновь станет человеком. И откроет себя для других. Вновь станет жить….
Больше никогда...Питер радостно закружил Эл над землей:
- Филипп, по-моему, весь в меня!- он заглянул в любимые глаза жены.
- Такой же скромный,- она чмокнула его в нос.
Дело в том, что сегодня их сын отличился в садике. И сейчас радостно разгребал игрушки в своей комнате.
Раздался странный стук в дверь.
«Последнее время Моззи стучит пятистопным ямбом»- пронеслось в голове федерала. Но это же невозможно…
Питер открыл дверь и остолбенел. На пороге стоял Мозз собственной персоной. Что интереснее всего, он даже не озирался, оглядывался или дергался. Моззи был спокоен….
- Моззи?! Какой сюрприз! Проходи,- он отошел и сам удивился, как полегчало на сердце. Если Мозз был здесь, то все в порядке. Должно быть в порядке.
Коротышка спокойно вошел, сдержанно поздоровался с Элизабет, и сел на диван. Только сейчас Питер заметил, что в руках у него большая коробка.
- Ты пришел с новостями?- защебетала Эл, ставя перед гостем чашку чая. Моз кивнул, отхлебывая.
- С хорошими или плохими?- в груди Питер шевельнулось волнение.
Моззи вздохнул:
- С плохими.
Хозяева дома как по команде сели. Питер на кресло, а Элизабет на диван рядом с гостем. Вопросов больше не было.
- Галстук,… Нил…- оказалось, что им рассказать тяжелее всего. Наверное, потому что они были самыми близкими друзьями Кэффри. Они были его семьей, и коротышка боялся, что не сможет сдерживать себя, при виде их горя,- Он … умер.
Две пары глаз впились в него жадным, болезненным взглядом. Моззи дрожащей рукой поднес чашку к губам. По пути расплескав жидкость.
- Не может быть,- Питер недоверчиво качал головой, но на его глазах уже блестели слезы,- Как?
- От ножевой раны в спину. Точнее, от занесенной в неё инфекции.
- Когда?- севшим голосом промямлила Эл.
- Шесть дней назад. Он попросил передать вам обоим эту коробку.
- Ты был там, когда…- Питер не мог выдавить это словосочетание из себя.
- Нет,- Моз все-таки тоже расплачется,- он умер в одиночестве, написав для меня письмо. В нем он и передал свои просьбы.
Питер уставился в пустоту. Нил Кэффри умер в одиночестве. Невероятно!
- Он не объяснил, почему сбежал?- этот вопрос, вообще-то сейчас интересовал Питера меньше всего, но его нужно было задать.
- Объяснил. Поверь, Галстук, это была веская причина… .Но если она не указана в письмах в этой коробке, то и я тебе её не назову,- Мозз не был уверен, что говорит правду. Но он очень надеялся, что сможет противостоять напору.
Питер вздрагивающими руками взял коробку. Эл опустилась на колени возле него.
- Ты видел, что там?- спросила она, всхлипывая и украдкой вытирая глаза.
- Нет. Если вы не против, то…
- Нет, конечно, не против,- перебил Питер, раскрывая посылку.
С легким полускрипом-полушорохом коробка была раскрыта, а в ней лежала куча всяких безделушек. Письма, открытки, просто бумага, мелкие подарки. Питер взял в руки самый большой белый конверт.
Это письмо для него. Но без адреса. Его не собирались отправлять.
« Дорогой Питер! Пишу тебе это письмо, зная, что ты никогда его не получишь. Я просто устал носить все это в себе. Мне нужно раскрыть все тайны хотя бы бумаге.
Я убежал из-за Филиппа Лейгана. Пожалуйста, не удивляйся. Он шантажировал меня, угрожая убить вас с Эл, Сару и Джун. Пойми меня, я сделал правильный выбор. Наверное, если бы это письмо когда-нибудь попало к тебе в руки, ты бы захотел отомстить. Не надо. Не рискуй, если не уверен, что поймаешь его сразу. Хотя, он наверное и не переживает сейчас, когда я черти где. А ты знаешь, где я? Нет, я хорошо спрятался. Остров Биак, Индонезия. Я здесь недавно, всего четыре дня. Мне не нравится здесь, но тут ты меня не найдешь и не подвергнешь себя опасности. Не думай, что я такой слабенький, что жду жалости. Если бы я действительно собирался посылать это письмо, то описал бы местные красоты. Это удивительный город. Ты знаешь, я умею превращать правду в ненастоящую ложь. Я не знаю, как твои дела, но я постараюсь узнать. Не жди подарков, ведь их уже была сотня. Но они всё еще лежат у меня. В одной большой скучной коробке. Я храню их для тебя. Может быть, на смертном одре, лет, эдак, через пятьдесят я пошлю их тебе разом. Представляешь, как много радости сразу? Наверное, нет. Увидимся ли мы когда-нибудь? Вряд ли. Но, может только, после смерти Лейгана? Ужасное письмо. Я… смешно, не правда ли? Ты ведь знаешь, как я умею говорить, а теперь вот, скачу с мысли на мысль…. Но ведь это письмо только для меня. Не для читателей.
Вот сижу сейчас и представляю твое лицо. Как бы ты отреагировал на это послание? Удивился бы? Значит, раскрытыми глазами пробегаешь сейчас по строчкам. Разозлился? Тогда ты бы уже смял этот клочок бумаги, увидев адресанта. Обрадовался? Значит, Элизабет, прижавшись к тебе, читает это письмо вместе с тобой. Здравствуйте, Миссис Галстук! А может, ты расстроился? И сейчас тихо, незаметно плачешь где-нибудь на чердаке или в подвале. Но нет, я не могу представить себе плачущего Питера Бёрка. А ты сам можешь представить? Это как я без шляпы. Невероятно.
Ха-ха,- смеюсь, перечитывая эту белиберду. Даже на текст здорового рассудком человека не похоже…. Но думаю, я не здоров уже давно. С тех самых пор, как узнал о гениальном, ой прости, ты же не поверишь,… тогда о прекрасном (так лучше?) детективе ФБР. Я уже тогда понял, что мне не скрыться от тебя. Нет, я не думал, что ты меня поймаешь, просто я видел в тебе лучшего друга задолго до начала нашего сотрудничества. Я всегда тебе верил. Ты делал меня лучше. И сейчас, кстати, тоже. Я уже не ворую. То есть нет, ворую конечно, но только у тех, кто сам воровал. Я теперь возвращаю краденное. И почти бесплатно, чтоб ты знал. Видишь, какой я хороший?
Может, все-таки послать тебе его?
Только выкинуть начало, про Лейгана?
Нет, тогда ты отследишь его и найдешь меня. Нет, так нельзя.
Я почти каждый день прошу у тебя прощения. Даже в церковь несколько раз ходил. Поэтому,… в завершение этого ужасного письма, ПРОСТИ МЕНЯ, ПИТЕР! Мне жаль, что все так вышло. Быть может, судьба еще сведет нас как-нибудь. Хотя бы в следующей жизни. Прощай!
Пошел готовить завтрак.»
Питер не знал: улыбаться или плакать. Он казался таким живым. Будто только – только написал его. Но нет, этому письму больше года. А автор мертв. Мертв.
- Галстук, посмотри-ка!
На обороте письма были неровным, корявым, сбивающимся почерком нацарапаны еще несколько слов:
«Думаю, ты должен был его увидеть. Мне теперь эта правда ни к чему. Не мсти. Пожалуйста.
Прости меня…
И помни. Если не меня, то нашу дружбу. Только помни.
Прощай….
Н. К.»
- Он написал это в день смерти, понял Питер, смаргивая надоевшие слезы.
- Наверное, за несколько часов до смерти,- охрипшим голосом предположил Моззи.
Они еще раз перечитали письмо. Вздохнули и уставились на бумагу, уже не разбирая слов. Мозз просто отключился от реальности, растаяв в пустоте. Питер же полностью выпал из времени. Он жил прошлым. Вспоминал, как десять лет назад арестовал свое самое интересное задание – Нила Кэффри. Он вспоминал, как мошенник улыбнулся ему такой искренней улыбкой, протянул ему руку и сказал тихо, но уверенно: «Спасибо». Потом открытки из тюрьмы – всегда такие веселые, красочные, со смайликами и смешными приписками. Вспоминал он и тот день, когда Нил, улыбаясь, читал ему лекцию по современным приборам слежения, чтобы Питер согласился взять его в качестве консультанта. В его голове всплывали картины его лучших, фирменных улыбок. Их первое совместно раскрытое дело, когда самодовольству парня не было границ. Он тогда ошарашил всю команду, спокойно закинув ноги на стол в пуленепробиваемом кабинете с дорогущей сигарой во рту.
Он верил ему? Кто кому? Неважно. Вспомнить хотя бы Эйвери…. Тот раз доказал, что они способны на все друг ради друга. Тогда, сидя перед лужайкой, они делились секретами, спрятанными где-то глубоко, решившись, наконец, обнажить душу. Питер вспоминал, как Нил вздрагивал, раскрываясь. Вспоминал, как голубые глаза искренне заглядывали в сердце. В них тогда застыл такой тихий, неуловимый страх, какой бывает у ребенка, когда он боится осуждения.
Но Питер знал, что не осудит. И что Нил это знал.
А в клинике Хаузер? Тогда полупьяный Нил сказал: «ты единственный, кому я когда-либо верил!». Да, пусть потом он завыл очередную песенку и полусонным, смешным взглядом окинул федерала, он все же был честен.
Когда Питер думал: «Нил», так в голове проносилась галерея улыбок, саркастичных намеков, ироничных покачиваний головой. Подколки, шутки, загадочные, веселые взгляды, когда не знаешь, что будет дальше. Или его картины. Искусство, заполняющее всю его душу. Питер вспоминал, как мошенник работал над скульптурами, над картинами, фальсификациями. Как горел его взгляд, как он гордо поднимал голову, когда заканчивал. Питер помнил его мальчишеское, откровенное, наивное поведение, сочетавшееся с расчётливостью, изворотливостью, хитростью. Его персональный мошенник мог быть предельно честен и невероятно скрытен одновременно. Его особый язык, особые взгляды, жесты, намеки – это все сливалось в один неделимый, цельный образ невероятного Нила Кэффри. И неотъемлемой частью этого образа была ослепительная, дерзкая, покоряющая улыбка. Она могла быть грустной, веселой, соблазняющей, наивной, загадочной, открытой, опасной, неуверенной, самодовольной, но ВСЕГДА была.
Неужели он мог умереть?
Неужели больше не будет этой улыбки, этих сумасбродных, абсурдных поступков, всегда дающих нужный результат?
Больше не будет этих глупых подарков, которые Нил так любил делать: от маленьких статуэток до огромных плюшевых медведей? Он никогда больше не войдет в эту дверь, посмеиваясь над галстуком Питера. Он никогда больше не окинет зал Бюро своим внимательным, осторожным, но чистым взглядом. Он никогда больше не взмахнет рукой, чтобы показать маленькие, забавные и легкопонятные фокусы просто так. Он никогда больше не пошлет Питеру или Джонсу во время задания странное оригами, только ради того, чтобы развлечь их. Он никогда больше не подхватит пистолет, если он вдруг упадет. Он никогда больше не будет так забавно причитать от ужасного кофе в Бюро. Никогда больше не будет спасать операции необычными и далеко не ординарными идеями. Никогда больше не заглянет в душу сквозь толстые преграды самоконтроля. Никогда больше не окатит запахом дорогих духов даже во время неофициальных встреч. Никогда больше не наденет шляпу, задорно сместив её на бок. Никогда больше не БУДЕТ. Такого, как Нил.
Питер не мог плакать. Просто не мог. Его душа страдала, его память выла, разрывая на кусочки сердце. Он не мог поверить, что его лучшего друга больше нет. Просто так не может быть! Это не правда!
- Это не правда!- закричал Питер, вскакивая с кресла и поворачиваясь к Моззи.- Это не может быть правдой!- низкий, гулкий голос федерала разносился по квартире, вылетая на улицу.- Моззи, НИЛ не может умереть, слышишь?! Это все ложь, очередная афера, понимаешь?! Нил жив! Просто где-то прячется! Послушай, Моззи, если это ваша глупая, дурная шутка, скажи мне! Не смей молчать! Пожалуйста, Моззи? Он же жив, да? Просто Нил никогда не мог справится с ролью, где не нужно говорить. Он НЕ МОГ умереть!
Питер схватил коротышку за воротник и притянул к себе так близко, что стекла его очков запотели.
- Питер,- тихо начал Моззи, накрывая его до ужаса напряженные кулаки своими холодными и мягкими ладонями,- Питер,- он звал его по имени, что еще больше пугало федерала. Мир перевернулся!- Он мертв. Это не шутка, поверь…
- Дорогой,- глотая слезы, Элизабет обняла мужа сзади, побуждая его ослабить хватку. На автомате, Бёрк повернулся к ней и заключил её, вздрагивавшую от рыданий, в свои теплые, уютные объятья. Он опустил голову на мягкие волосы жены и зарылся в них, надеясь, что этот родной запах вернет его в реальность. Реальность, трехлетней давности.
Он не мог плакать. Хоть что-то и разрывало глаза, жгло и резало их, он не мог плакать. Просто Нил не любил слез. Питер упорно отгонял их, сглатывая их еще до их появления. Взгляд его затуманился, уже ничего не было видно, но он не плакал. Эта резкая, грубая боль в глазах просто ненастоящая. Её нет, её не существует! Уверял он себя. Нет, нельзя плакать. Никаких слез, никакой слабости.
Элизабет только сильнее затряслась. Она больше не могла тихо всхлипывать. Теперь, когда воспоминания стали ближе и интимнее, когда они начали переплетаться с их семьей, с маленькими моментами их общей радости или грусти. Эти громкие вопли разрывали сердце и Питеру, и Моззи. Эл рыдала и не могла остановиться. Ей не хватало воздуха, она пыталась сделать вдох, но воспоминания закрывали горло, заставляя давиться болью. Соленая, горькая вода, скатившись по щекам, попадала в нос и рот, напоминая о страданиях. Она тряслась от ужаса перед жизнью, от сознания несправедливости мира. Она отгоняла прочь любые мысли, стараясь отвлечься от всего мира, погрузиться в себя, но боль застигала её врасплох, колола сердце острой спицей.
Элизабет плакала за них обоих. Питер просто не позволит себе.
На глазах Мозза тоже выступили слезы. Он думал, что уже выплакал их все. Но оказалось, что боль от потери близкого, родного человека не может забрать все. Она оставляет чуть-чуть на потом. Надеясь убежать от этой слабости, Моззи полез в коробку.
- Питер? Посмотри,- он достал оттуда открытку, на которой было выгравировано золотыми буквами: «С рождением сына!»
Дрожащими пальцами федерал раскрыл её, но сунул Элизабет, чтобы она прочла, хоть немного отдышавшись.
- «Дорогой Питер! Вижу, мое отсутствие пошло тебе на пользу, у тебя родился сын. Поздравляю! Научи его быть человеком, я знаю, ты можешь! Твой лучший сын и вечный ребенок – Н. К.»
Эл опять всхлипнула. Но милая мордашка на открытке просто не могла позволить ей плакать, а вызвала болезненную улыбку.
Питер уже тянулся за другой открыткой, которая была привязана к погремушке:
- «В прошлый раз забыл про подарок. Думаю, вино дарить уже поздно и неэффективно, так что лучше пусть будет погремушка. Поздравь маленького Филиппа от меня. Будь хорошим папой! Твой первый сын – Н.К.»
Питер несколько раз моргнул, отгоняя резь в глазах. Эл уже достала еще несколько игрушек и с умилением их перебирала. Отголоски рыданий еще теребили её грудь, но она уже сдерживалась.
- «Поздравляю с годовщиной! Элизабет, береги своего мужа от серо-коричневой массы безвкусных костюмов! Питер, пожалей нервы супруги, почини, наконец, тостер!»- прочла Эл на другой открытке.
Тут еще была миниатюра Рафаэля. На обороте подпись, которую прочел Питер:
- «Дорогая Сара, с годовщиной! Ты и так знаешь, с какой». Он о чем?
- О краже. Он поздравил её с годовщиной кражи.- пояснил Мозз, снисходительно улыбаясь. Нил всегда был необычным.
Тут был большой (но не очень) белый заяц. Именно большой и именно заяц. К лапке привязана записка:
- «Именно этот заяц должен висеть у тебя на стене, Питер. Догадайся, почему. Твой вечный тр… Просто Н.К.» Пи-итер?- протянула Элизабет с удивлением, которое высушило новые слезы.
- Видимо, он собирался подарить мне её на день, когда я участвовал в спортивной охоте. Он знает, что я не люблю трофеи типа голов животных. Так как я окончательно и бесповоротно проиграл в этой охоте, он, судя по всему, решил меня утешить.
- А что значит: «твой вечный тр..»?
- Думаю, трофей. Он как-то раз обиделся, когда я неосторожно назвал его своеобразным трофеем,- Питер улыбнулся этим теплым воспоминаниям.
Эл почувствовала подступающие слезы и поспешила вытянуть следующий подарок. Это оказались игрушечные наручники с прикрепленной запиской:
- «Спасибо за эту ловушку. Она сделала мою жизнь лучше. Вечно благодарный Н.К. P.S. Игрушка для сына». Это, наверное, на годовщину ареста хотел подарить,- усмехнулся Питер, читая её. Да уж, только Нил Кэффри мог поздравить с этим днем.
Коробка, хоть и была маленькой, вмещала в себя столько веселых напоминаний, милых подарков и красивых открыток, что три человека до позднего вечера перебирали их, так и не закончив до ужина.
Когда накормленный Филипп был отправлен наверх спать, тихий, грустный вечер был продолжен.
Эти люди со слезами на глазах видели, какой была жизнь их лучшего друга там, где не была доступна никому: в прошлом. Мокрый, почти незаметный, снег заносил окна, ложился на крыши, замораживал капающую воду. А эти люди все сидели и сидели, перебирая и сохраняя память в самых дальних и теплых закоулках сердца…..
Эпилог.«Хотя бы в следующей жизни» - стучало в голове у Питера, когда целый отряд медперсонала катил его по белому коридору. Берк не слышал их взволнованных криков, успокаивающих слов Дианы, широкими шагами шагающей рядом. «Хотя бы в следующей жизни» - писал Нил в своем письме. Яркий, слепящий свет десятка ламп дневного света бил в глаза, заставляя щуриться, спасаясь от неприятной боли. Но она была только в гудящей голове. Питер чувствовал, как горячий поток крови стекал по правому боку, беря свое начало в груди. Онемение добралось уже до кончиков пальцев, мужчина не контролировал, почти не ощущал свое тело ниже горла. Питер не знал, смертельным ли было это огнестрельное ранение. Но был уверен, что не выживет. Наверное, похожие чувства у каждого появляются, однако для него они не имели значения. А какой смысл? Его голову занимала другая мысль: «Хотя бы в следующей жизни». Интересно, будет ли так? За эти шесть лет, которые Питер жил со знанием о смерти Нила, воспоминания так и не покинули его, время не залечило боль потери. Хоть сейчас уже не было слез. Бёрк скучал по Нилу. Ему не доставало его шуток, улыбок, но главное – той атмосферы изящного, благородного уюта, которую он создавал. Нил,… Нил…. Может быть, теперь они смогут, наконец, увидеться?
В голове у Питера возникали образы его жены. Бедная Эл! Как же она переживет его смерть? Надо жить ради неё. Но сил уже нет. Глаза закрываются, руки странно подергиваются. А Филипп? Ему придется жить без отца? Но это же несправедливо! Неделю назад мальчик отпраздновал девятилетие. Он был таким счастливым, веселым, даже почти взрослым в тот день. Бёрк-младший гордо знакомил друзей с отцом, в тайне от него (как мальчик думал) показывал им на кобуру и пистолет, рассказывал о раскрытых делах. Как он воспримет новость о смерти папы? Питер знал, что слез будет много, но надеялся, что его замечательная жена сможет помочь его сыну пережить это, а тот, в свою очередь, поддержит маму. Они справятся. Обязательно.
Удары дефибриллятора уже не могли пробудить его засыпающее сознание. Сердце отбивало все более слабый ритм. Жизнь покидала его. Диана наверняка меряет шагами зал снаружи. Сколько раз Нил заставлял Питера оказываться по ту сторону двери, переживать и мучиться за мошенника. Кэффри всегда боролся и всегда выходил победителем. Когда была возможность, он всю её реализовывал. А Питер, хоть и имел возможность сейчас, все-таки проиграл.
- Прости меня, Элизабет,- почти неслышно прошептал Питер в потолок. Он знал, что врачи передадут его слова безутешной вдове. В глазах окончательно помутнело. Тяжелый, серый туман заволок его сознание, закрыл обзор. Только мрачная, грязно – грустная пелена. Вопреки предыдущим секундам, Питер вдруг отчетливо услышал каждый звук. Писк больничных аппаратов, треск дефибриллятора, крики медсестер, шуршание халатов, тяжелое дыхание взволнованных врачей, даже слабый стук высоких шпилек за дверью,- и все в одно мгновение. А потом его накрыла пустота.
Когда он в следующий раз открыл глаза, мир уже окутала тишина. Питер встал, удивляясь, как это легко ему далось. Он видел людей, медленно снующих туда-сюда, но не слышал ни звука. Отвернувшись от окна, он перевел взгляд на дверь. Там, прислонившись к косяку, стоял Нил. Он был одет, как и в тот день, когда Питер видел его в последний раз: дорогостоящие на вид черные брюки, белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, серая жилетка и, конечно, шляпа. Вряд ли он так выглядел в Биаке в день смерти. Губы Нила были слегка тронуты улыбкой. Как будто парень и сам не понимал, радоваться или плакать. Питер в недоумении подошел к нему и только открыл рот, чтобы задать вопрос, как Кэффри перебил ответом:
- Да. Не скажу, что рад тебя так скоро видеть, но… - он одарил его таким необыкновенно спокойным и настоящим взглядом, как смотрят на мир люди, прошедшие через ад и обретшие, наконец, мирное пристанище,- я скучал, Питер.
Бёрк шумно выдохнул сквозь сжатые зубы и обернулся, но Нил удержал его, не позволив ему увидеть собственное тело.
- Не надо. Это будет слишком тяжело.
- Но там же я…
- Поверь, без этого ты ни грамма не потеряешь. Я помогу тебе, только прислушивайся к моим советам. Все-таки, я здесь на шесть лет дольше.
Питер посмотрел на до боли знакомое лицо и позволил своим чувствам взять вверх.
- Я тоже по тебе скучал.
Нил улыбнулся, будто сдержался от слов: «Я знаю».
Когда Кэффри потянул его к выходу, взгляд федерала упал на зеркало, где отражалось его лицо десяти-двенадцатилетней давности. Не молодость, но и далеко не та граница ветхости, которой он достиг сейчас.
- Каждый человек оказывается здесь в той поре, когда его душа достигала расцвета, а сердце было наиболее счастливым. Видимо, у тебя эта пора была во время работы со мной. Я польщен.
Питер по-отечески потрепал друга по волосам, с радостью ощутив знакомую мягкую шевелюру.
- Придется довериться тебе,- согласился федерал, с трудом представляя себе Эл и Филиппа.
- Пойдем. Пока мы пешком доберемся до твоего дома, они уже смогут справиться с первым шоком. А там ты их поддержишь. У тебя есть три дня, чтобы помочь им восстановить хотя бы тень прежнего душевного покоя,- Питер послушно следовал за говорившим Нилом, с трудом пока представляя себе будущую жизнь. Или смерть? Впрочем, неважно. Зато теперь было время задать пришедшие в голову вопросы.
- Ты и нас поддерживал, когда пришел Моз?
- Нет, к вам он пришел через шесть дней. А, как я уже сказал, у тебя есть лишь три дня. Я просто наблюдал за вами с …. Об этом потом.
- А сейчас ты здесь что делаешь?
- Помогаю тебе. Как ангел.
- Ты ангел? Вот уж не ждал это услышать.
- Не беспокойся. Это временно,- улыбнулся Нил.
- А кто был твоим ангелом? – с интересом спросил Питер, удивляясь, что так спокойно шагает посреди автомагистрали.
- Элен,- с долей грусти ответил Кэффри.
- А чего так грустно?
- Привычка,- пожал парень плечами,- шесть лет прошло, а я все никак не запомню, что здесь все рядом.
- Где?
- Потом, не торопись,- снисходительно заметил «ангел».
Питер неизвестно над чем засмеялся. Не очень весело, но явно от чего-то приятного. Нил не стал спрашивать, над чем. Он просто шел вперед, иногда оглядываясь, чтобы убедиться в том, что Питер правда здесь. Это не радовало, не успокаивало, но доставляло ощущение комфорта. Как будто вернулись прежние времена.
А радость придет со временем. Ко всем придет. Ибо счастье состоит в сознании того, что ты не одинок. Все мы обретем семью. На земле или на небесах. Рано или поздно. Но обретем. Таков закон жизни.
Конец.